Острова в океане - Страница 96

– Мы тут пьем с моим другом.

– Я вашего друга знаю, – сказал молодой человек. – Мы знакомы уже много лет. Можно к вам подсесть, Том? Тем более у вас две дамы.

– Мистер Родригес, диктор городского радио, – сказал Томас Хадсон. – А как ваша фамилия, Гинни?

– Уотсон.

– Мисс Уотсон.

– Рад познакомиться, мисс Уотсон, – сказал диктор. Он был красивый молодой человек, черноволосый, загорелый, с ласковыми глазами, приятной улыбкой и большими, ухватистыми руками бейсболиста. Он и в самом деле играл в бейсбол, и не только в бейсбол, но и в азартные игры, и в его привлекательности было нечто от привлекательности профессионального игрока.

– Может быть, мы позавтракаем все вместе? – сказал он. – Сейчас как раз время ленча.

– Нам с мистером Хадсоном нужно съездить за город, – сказала она.

– Я охотно позавтракала бы с вами, – сказала Гинни. – Вы мне очень понравились.

– А он – приличный человек? – спросила она Томаса Хадсона.

– Даже отличный. Во всей Гаване лучшего не найдешь.

– Большое спасибо, Том, – сказал диктор. – Так вы решительно отказываетесь от завтрака?

– К сожалению, нам нужно ехать, – сказала она. – Мы и так задержались. Встретимся в отеле, Гинни. Спасибо, мистер Родригес.

– Вы, бесспорно, самая красивая женщина в мире, – сказал мистер Родригес. – Я всегда это знал, но сейчас я в этом убедился.

– Пожалуйста, продолжайте так считать, – сказала она, и мгновение спустя они уже были на площади. – Что ж, – сказала она. – Все очень хорошо получилось. Гинни он понравился, и он, кажется, милый.

– Он очень милый, – сказал Томас Хадсон, и шофер отворил перед ними дверцу машины.

– Ты сам милый, – сказала она. – Жаль только, что ты уже так много выпил сегодня. Потому-то я и замяла разговор о шампанском. Кто была твоя смуглая приятельница у стойки бара?

– Просто моя смуглая приятельница у стойки бара.

– Хочешь выпить еще? Можно остановиться где-нибудь по дороге.

– Нет. А ты хочешь?

– Ты же знаешь, я никогда не пью спиртного, Но от бокала вина я бы не отказалась.

– Дома у меня есть вино.

– Вот и чудесно. Теперь можешь меня поцеловать. Здесь нас не арестуют.

– Avonde vamos? – спросил шофер, не поворачивая головы.

– A la finca, – сказал Томас Хадсон.

– Ах, Томми, Томми, Томми, – сказала она. – Ну что же ты меня не целуешь? Пусть он видит, это ведь ничего, правда?

– Да. Это ничего. Можешь потом ему вырезать язык, если хочешь.

– Не хочу. И вообще не хочу никаких жестокостей, теперь и никогда. Но ты милый, что предложил это.

– Идея была недурная. Расскажи мне о себе. Ты все прежняя люби-меня?

– Я такая же, как была.

– Правда, такая же?

– Конечно, такая же. В этом городе я твоя.

– До отправления самолета.

– Точно, – сказала она и поудобней устроилась на сиденье машины. – Посмотри, – сказала она. – Все нарядное, светлое осталось позади, и кругом грязно и неприглядно. Всегда с нами бывало так.

– Не всегда.

– Да, пожалуй, – сказала она. – Не всегда.

Они смотрели на все грязное и неприглядное кругом, и ее зоркий взгляд и грациозный ум мгновенно отмечали то, что он сумел разглядеть лишь за долгие годы.

– Вот теперь уже лучше, – сказала она. За всю жизнь она ни разу не солгала ему, и он тоже старался ей не лгать, но это очень плохо удавалось.

– Ты все еще меня любишь? – спросила она. – Говори как есть, не приукрашивай.

– Да. Ты сама должна знать.

– Я знаю, – сказала она и в доказательство обняла его, если это могло служить доказательством.

– Кто он, твой теперешний?

– Не будем о нем говорить. Тебе бы он не понравился.

– Скорей всего, – сказал он и так крепко прижал ее к себе, что, казалось, еще немного – и что-нибудь будет сломано, если один из них не высвободится. Это была старая их игра, и в конце концов высвободилась она и ничего не сломалось.

– Ты всегда выигрываешь, – сказала она. – Тебе хорошо, у тебя грудей нет.

– У меня многого нет, что есть у тебя. Ни таких длинных ног, ни лица, на которое взглянешь – и защемит сердце.

– Зато у тебя есть многое другое.

– Ну как же, – сказал он. – Например, по ночам – общество кота и подушки.

– Сегодня я заменю тебе это общество. Долго еще нам ехать?

– Одиннадцать минут.

– Слишком долго при данных обстоятельствах.

– Хочешь, я возьму руль и доеду за восемь?

– Нет, не надо. Лучше вспомни, как я учила тебя быть терпеливым.

– Это было самое разумное и нелепое, чему меня в жизни учили. Давай вкратце повторим урок.

– А нужно?

– Нет. Все равно уже только восемь минут осталось.

– У тебя дома уютно? Постель широкая?

– Увидишь, – сказал Томас Хадсон. – Что, уже начались обычные сомнения?

– Нет, – сказала она. – Но я хочу широкую-широкую постель. Чтобы можно было совсем забыть про армию.

– Есть широкая постель, – сказал он. – Настолько, что и для армии места хватит.

– Не хами, – сказала она. – Знал бы ты этих Сынов воздуха. Даже самые лучшие под конец демонстрируют фотографии своих жен.

– Слава богу, что я их не знаю. Мы хоть, может, и задубели от морской воды, но по крайней мере не именуем себя Сынами моря.

– Расскажи мне про это, – попросила она, угнездив руку у него в кармане.

– Нет.

– Я так и знала, и я потому тебя и люблю. Но мне любопытно, и люди расспрашивают меня, и я тревожусь.

– Любопытно – это куда ни шло, – сказал он. – А тревожиться незачем. Хотя, по пословице, любопытство кошку сгубило. У меня есть кошка, и она очень любопытна. – Он вспомнил Бойза и продолжал: – А тревоги губят дельцов, даже в полном расцвете сил. Мне за тебя не нужно тревожиться?