Острова в океане - Страница 84

– Я на любую приличную девушку согласен, какая найдется. Ты, надеюсь, не возражаешь, Вилли?

– Приличные девушки нам ни к чему, – сказал Вилли. – С ними только свяжись, так и вовсе психом станешь. Верно я говорю, Томми? Приличные девушки – да это же всего на свете опасней. Сразу тебе припаяют соучастие в преступных действиях, или изнасилование, или покушение на изнасилование. Нет, к матери приличных девушек. Нам нужны шлюхи. Хорошие, чистые, миленькие, занятные, недорогие шлюхи. Которые знают свое дело. Лилиан, почему не идешь к телефону?

– Хотя бы потому, что он занят, – сказала Умница Лил. – И вон какой-то тип у табачного прилавка уже ожидает, когда он освободится. Дурной ты человек, Вилли.

– Я ужасный человек, – сказал Вилли. – Другого такого скверного человека тебе не встретить. Но я все-таки хотел бы, чтоб наши дела были получше налажены, чем теперь.

– Ладно, пропустим еще по стаканчику, – сказал Генри. – А там, я уверен, Лилиан нам подыщет кого-нибудь из своих знакомых. Ведь подыщешь, моя прелесть?

– Будь покоен, – сказала Умница Лил по-испански. – Неужели же не подыщу? Но только звонить я буду из уличного автомата. Не отсюда. Звонить отсюда – это и неудобно и неприлично.

– Опять отсрочка, – сказал Вилли. – Ладно. Не стану спорить. Пусть будет еще одна отсрочка. Но только тогда уж давайте пить.

– А чем ты до сих пор занимался, интересно? – спросил Томас Хадсон.

– Люблю я тебя, Томми, – сказал Вилли. – Чем ты сам до сих пор занимался?

– Пил с Игнасио Натерой Ревельо.

– Звучит похоже на итальянский крейсер, – сказал Вилли. – Не было итальянского крейсера с таким названием?

– Кажется, нет.

– А похоже.

– Ну-ка, дай мне взглянуть на чеки, – сказал Генри. – Сколько вы с ним выпили, Том?

– Чеки у Игнасио. Он мне проиграл выпивку, он и платил.

– А все-таки сколько? – спросил Генри.

– По четыре порции, что ли.

– А до того что ты пил?

– По дороге сюда – одного «Тома Коллинза».

– А дома?

– Ну, дома много чего.

– Ты же просто горький пьяница, – сказал Вилли, – Педрико, еще три двойных замороженных дайкири, а даме, что она пожелает.

– Un highbolito con agua mineral, – сказала Умница Лил. – Томми, давай пересядем к тому концу стойки. Они тут не любят, когда я сижу у этого конца.

– А ну их к чертям, – сказал Томас Хадсон. – В кои-то веки сошлись вместе старые друзья, так нельзя спокойно выпить по стаканчику где хочется. Ну их к чертям.

– Сиди где сидишь, моя прелесть, и никого не слушай, – сказал Генри. Но тут он заметил в глубине бара двух знакомых плантаторов и пошел к их столику, не дожидаясь заказанного.

– Ну, все, – сказал Вилли. – Теперь он и про гыномиху забудет.

– Очень он рассеянный, – сказала Умница Лил. – Уж такой рассеянный.

– Это от той жизни, которую мы ведем, – сказал Вилли. – Все ищем развлечений просто так, чтобы развлекаться. Искать развлечений нужно с толком.

– А вот Том не рассеянный, – сказала Умница Лил. – Том грустный.

– Слушай, кончай эту хреновину, – сказал Вилли. – Моча тебе в голову ударила, что ли? Этот ей рассеянный. Тот ей грустный. А еще раньше я был ужасный. Дальше что? Всякая шлюха тут будет критику наводить на людей. Ты что, не знаешь, что твое дело веселиться и других веселить?

Умница Лил заплакала настоящими слезами, крупными и блестящими, как в кино. У нее всегда были наготове настоящие слезы, как только захочется, или понадобится, или обидит кто-нибудь.

– Эта шлюха умеет лить такие слезы, каких мать надо мной не проливала, – сказал Вилли.

– Зачем ты меня так обзываешь, Вилли?

– Брось, Вилли, слышишь? – сказал Томас Хадсон.

– Вилли, ты злой и жестокий человек, и я тебя знать не хочу, – сказала Умница Лил. – Не знаю, почему такие люди, как Томас Хадсон и Генри, с тобой водятся. Ты просто пакостник, вот ты кто.

– Что ж ты, дама, а такие слова говоришь, – сказал ей Вилли. – Пакостник – некрасивое слово. Все равно что плевок на конце сигары.

Томас Хадсон опустил руку ему на плечо.

– Пей, Вилли. Не у тебя одного невесело на душе.

– У Генри весело. Сказать бы ему то, что ты мне сказал, он сразу заскучал бы.

– Я тебе ответил на твой вопрос.

– Да не в том дело. Какого черта ты давишься своим горем и молчишь? Почему не поделился ни с кем за две недели?

– Горе поделить нельзя.

– Скряга ты, вот ты кто, – сказал Вилли. – Копишь горе, как скряга копит золото в сундуке. Никак я этого от тебя не ожидал.

– Перестань, Вилли, не надо, – сказал Томас Хадсон. – Спасибо тебе, но не надо. Я и сам справлюсь.

– Копи, копи, скряга. Но не думай, что так будет легче. Ни хрена не легче, я знаю, ученый.

– Я тоже ученый, – сказал Томас Хадсон. – Так что давай без дураков.

– Ну как хочешь. Может, для каждого лучше своя система. Но я ведь вижу, как тебя за это время подвело.

– Просто я много пью, и устал, и еще не успел отойти хоть немного.

– От той письма были?

– Да. Целых три.

– Ну и как?

– Хуже некуда.

– Н-да, – сказал Вилли. – Тоже радости мало. Ну, копи хоть это, все-таки кое-что.

– Кое-что у меня есть.

– Да, как же. Кот Бойз со своей любовью. Знаем. Слыхали. Как он, кстати, поживает, этот сукин кот?

– Все такой же, как был.

– Этот кот из меня душу выматывает, – сказал Вилли. – Ей-богу, выматывает.

– Он, конечно, истосковался.

– Верно ведь? Если б мне столько приходилось тосковать, сколько этому коту, я бы давно уже спятил. Чего еще будешь, Томми?

– Повторю опять.

Вилли обхватил рукой внушительную талию Умницы Лил.

– Ладно, Лилли, – сказал он. – Ты славная девушка. Я тебя обидеть не хотел. Виноват. Меня чувства одолели.