– Просто думаю: вот мы доберемся до них, перестреляем сколько нужно будет, а остальных захватим с собой.
– Ну а бойня, которую они устроили?
– Не хочу сказать, что мы на их месте поступили бы так же. Но им это, видно, казалось необходимым. Не ради удовольствия же они это сделали.
– А свой, которого они убили?
– Генри несколько раз готов был убить Питерса. Мне самому иногда хочется его убить.
– Да, такое бывает, – согласился Томас Хадсон.
– Я просто не думаю обо всем этом, вот оно меня и не беспокоит. А ты вместо того, чтобы изводить себя беспокойными мыслями, лег бы и почитал. Раньше ведь ты всегда так делал.
– Сегодня я буду спать. Вот станем на якорь, я почитаю и усну. У нас есть в запасе четыре выигранных дня, хоть оно и незаметно. Теперь от нас требуется только одно: искать как следует.
– Рано или поздно они попадут к нам в руки – не к нам, так к другим, – сказал Ара, – Не все ли равно? У нас есть своя гордость, но это гордость особая, о которой люди понятия не имеют.
– Да, я и забыл, – сказал Томас Хадсон.
– Это гордость без тщеславия, – продолжал Ара. – Дерьмо ей брат, неудача – сестра, а со смертью она в законном браке.
– Велика должна быть сила такой гордости.
– Очень велика, – сказал Ара. – Ты о ней не забывай, Том, и не изводи себя попусту. У нас тут у всех эта гордость есть, даже у Питерса. Хоть я и не люблю Питерса.
– Спасибо тебе за твои слова, – сказал Томас Хадсон. – Мне иногда, правда, до того невтерпеж становится, думаешь, хрен с ним со всем.
– Том, – сказал Ара. – У человека только и есть что гордость. Бывает, ее у него слишком уж много, и тогда это грех. Ради гордости все мы иногда делаем то, что кажется невозможным. А мы идем на это. Но нужно, чтобы гордость была подкреплена разумом и осмотрительностью. Тебе сейчас этого недостает, и я прошу тебя: будь осмотрителен. Ради нас и ради судна.
– Кого это нас?
– Всех нас.
– Ладно, – сказал Томас Хадсон. – Крикни, чтоб тебе принесли твой бинокль.
– Том, пойми меня.
– Я понял. И очень благодарен тебе. Я сегодня на совесть поужинаю и буду спать сном невинного младенца.
Аре не стало смешно от этих слов, а он всегда думал, что смешное должно быть смешным.
– Постарайся, Том, – сказал он.
Они бросили якорь с подветренной стороны Кайо Круса в бухте между двумя островами.
– Бросим-ка еще другой якорь, раз уж будем здесь стоять! – крикнул Томас Хадсон своему помощнику. – Не нравится мне здешний грунт.
Помощник пожал плечами и наклонился над вторым якорем, а Томас Хадсон подал судно немного вперед, против течения, глядя, как травянистый берег медленно скользит мимо борта, а потом дал задний ход и выждал, пока второй якорь не зарылся как следует в песок. Судно теперь стояло носом к ветру, а зыбь отлива бежала мимо. Даже в этом укрытом месте ветер был довольно силен, и Томас Хадсон понимал, что, когда отлив сменится приливом, судно повернет бортом к волне.
– Ну и черт с ним, – сказал он. – Пусть его покачает.
Но помощник тем временем спустил шлюпку, и сейчас они уже травили кормовой якорь. Томас Хадсон увидел, что этот якорь, маленький «дэнфорт», был сброшен с таким расчетом, чтобы удержать катер носом к ветру, когда начнется прилив.
– Уж привесили бы заодно еще парочку, – крикнул он. – Тогда его можно было бы выдать за особой породы паука.
Помощник ухмыльнулся.
– Давай к борту. Я поеду на берег.
– Нет, Том, – сказал помощник. – Пусть Ара и Вилли едут. Я перевезу их на берег. А потом вторую партию – в Мегано. Хочешь, чтобы они взяли с собой ninos?
– Нет. Будьте учеными.
Я мирюсь с тем, что мною вертят как хотят. Это, пожалуй, значит, что мне и в самом деле надо отдохнуть. Беда только в том, что я и усталости не чувствую и спать мне не хочется.
– Антонио, – позвал он.
– Да? – откликнулся помощник.
– Я возьму надувной матрац, и две подушки, и хороший коктейль.
– Какой именно?
– Джин с кокосовой водой, с ангостурой и лимоном.
– А, «Томини», – сказал помощник, обрадованный тем, что Томас Хадсон опять захотел выпить.
– И притом двойной.
Генри забросил на мостик надувной матрац и сам поднялся следом, держа под мышкой книгу и журнал.
– Тут ты за ветром, – сказал он. – Хочешь, я раздвину немного брезент для вентиляции?
– С каких это пор со мной такие нежности?
– Том, мы посоветовались и все решили, что тебе нужно отдохнуть. Ты так себя загонял, никто бы не выдержал. И ты не выдержал.
– Чушь, – сказал Томас Хадсон.
– Может быть, – сказал Генри. – Я говорил им, что, по-моему, ты в форме и можешь еще держаться и дальше. Но другие беспокоятся, и они меня убедили. А ты попробуй разубедить. Но сейчас дай себе все-таки передышку.
– Я себя чувствую как нельзя лучше. И плевать я на все хотел.
– Вот то-то и есть. Ты не желаешь сходить с мостика. Желаешь стоять все вахты подряд у штурвала. И плевать на все хотел.
– Ладно, – сказал Томас Хадсон. – Картина ясная. Но пока что здесь все-таки командую я.
– Я это не в каком-нибудь дурном смысле, честное слово.
– Правильно. Забудь, – сказал Томас Хадсон. – Стану отдыхать. Как прочесывать заросли на острове, знаешь?
– Да уж, надо думать, знаю.
– Вот и займись Мегано.
– Точно. Вилли и Ара уже уехали. А мы, вторая партия, только ждем, когда Антонио пригонит назад шлюпку.
– Как там у Питерса?
– Полдня возился с этой большой рацией. Думает, что теперь как будто наладил.
– Это бы здорово. Если я засну, разбуди меня, как только вернетесь.
– Хорошо, Том. – Генри нагнулся и взял то, что ему подали снизу. Это был высокий стакан с ржавого цвета жидкостью и кусочками льда, обернутый сложенным вдвое бумажным полотенцем и перетянутый резинкой. – Двойной «Томини», – сказал Генри. – Выпей, потом почитай и спи. Стакан можешь поставить вон в одну из ячеек для гранат.