Игнасио Натера Ревельо, высокий, худой, был одет в белую полотняную рубашку, белые брюки, черные шелковые носки, начищенные до блеска коричневые английские ботинки. Лицо у него было красное, усики щеточкой; желтоватые, зеленые стекла очков защищали воспаленные близорукие глаза. Волосы белесые, гладко прилизанные. Видя, как ему не терпится выпить, можно было подумать, что это у него первый стакан за день. Это было далеко не так.
– Ваш посол ведет себя как идиот, – сказал он Томасу Хадсону.
– Ну, тогда мое дело табак, – сказал Томас Хадсон.
– Нет, нет. Кроме шуток. Выслушайте меня. Это строго между нами.
– Пейте, пейте. Я ничего не желаю слушать.
– А послушать не мешает. И принять какие-то меры тоже не мешает.
– Вы не озябли? – спросил его Томас Хадсон. – В одной рубашке, в легких брюках.
– Я не зябкий.
И трезвым тоже никогда не бываешь, подумал Томас Хадсон. Первый стакан пьешь в маленьком баре возле дома, а сюда добираешься уже совсем на бровях. Ты, верно, и не заметил, когда одевался, какая сегодня погода. Да, подумал он. А ты сам? Когда ты выпил сегодня утром свою первую порцию и сколько хватил до той, что пьешь сейчас? Не бросай первый камня в пьяниц. Да дело не в пьянстве, подумал он. Пусть пьет, пожалуйста. Только уж очень он нудный. Зануд жалеть нечего и щадить их тоже не обязательно. Брось, сказал он, брось. Ты же хотел развлекаться сегодня. Ну и отдыхай, получай удовольствие.
– Кинем кости – кому платить? – сказал он.
– Прекрасно, – сказал Игнасио. – Вы и начинайте.
Томас Хадсон метнул, выбросил трех королей и остался в выигрыше.
Выиграть было приятно. Не то чтобы коктейль стал вкуснее от этого, но выбросить сразу трех королей было очень приятно, и он с удовольствием выиграл у Игнасио Натеры Ревельо, потому что Игнасио был сноб и зануда, а возможность выиграть у него придавала ему какую-то долю полезности и значения.
– Теперь кинем на следующую порцию, – сказал Игнасио Натера Ревельо.
Он из тех снобов и зануд, которых даже за глаза величаешь всеми тремя именами, подумал Томас Хадсон, так же как в мыслях у тебя он всегда сноб и зануда. Вроде тех, кто ставит цифру III после своей фамилии. Томас Хадсон Третий. Томас Хадсон Третий сидит в клозете.
– Вы случайно не тот Игнасио Натера Ревельо, который Третий?
– Конечно, нет. Что вы, не знаете, как зовут моего отца?
– Да, правильно. Конечно, знаю.
– И братьев моих знаете. Имя деда вам тоже известно. Перестаньте валять дурака.
– Постараюсь перестать, – сказал Томас Хадсон. – Изо всех сил буду стараться.
– Вот и хорошо, – сказал Игнасио Натера Ревельо. – Вам это только на пользу.
Устремив все свое внимание на предстоящий ход – на самое трудное, самое блистательное из всего, что он совершит за первую половину дня, – Игнасио Натера Ревельо щеголевато повел рукой и метнул из стакана четырех валетов.
– Бедный мой друг, – сказал Томас Хадсон. Он встряхнул кости в тяжелом кожаном стакане и с нежностью прислушался к их стуку. – Милые, симпатичные косточки. Такие они добротные, такие аппетитные, – сказал он.
– Ну, давайте, хватит дурить.
Томас Хадсон метнул на слегка влажную стойку трех королей и две десятки.
– Хотите пари?
– Мы и так на пари играем, – сказал Игнасио Натера Ревельо. – Ну, за чей счет вторая порция?
Томас Хадсон любовно встряхнул кости и метнул даму и валета.
– А сейчас – идем на пари?
– Уж очень вам везет.
– Ладно. Тогда беру коктейлями.
Он метнул короля и туза, которые степенно, гордо выкатились из стакана.
– Вот везет бродяге!
– Еще раз двойной замороженный дайкири без сахара и что закажет Игнасио, – сказал Томас Хадсон. Игнасио начинал нравиться ему. – Слушайте, Игнасио, – сказал он. – Я первый раз вижу, чтобы на мир смотрели сквозь зеленые очки. Сквозь розовые – да. Сквозь зеленые – нет. Вам не кажется, будто все какое-то травянистое? И будто вы на лужайке? У вас не бывает такого ощущения, будто вас выпустили попастись?
– Зеленый цвет самый полезный – глаза отдыхают. Это доказано крупнейшими окулистами.
– А вы знаетесь с крупнейшими окулистами? Буйный, верно, народ.
– Личных знакомств среди них у меня нет, я только своего знаю. Но он в курсе последних достижений медицины. Лучший окулист в Нью-Йорке.
– А мне нужен лучший в Лондоне.
– Лучшего лондонского окулиста я тоже знаю. Но самый лучший в Нью-Йорке. Я с удовольствием вас к нему направлю.
– Метнем еще разок.
– Давайте. Ваш черед.
Томас Хадсон взял кожаный стакан и почувствовал надежную увесистость больших костей, которыми играют во «Флоридите». Он чуть шевельнул их, боясь спугнуть их благосклонность и щедрость, и метнул трех королей, десятку и даму.
– Сразу три короля. Это clasico.
– Ну не прохвост ли вы, – сказал Игнасио Натера Ревельо и выбросил туза, двух дам и двух валетов.
– Еще двойной замороженный дайкири совсем без сахара и что закажет дон Игнасио, – сказал Томас Хадсон. Педрико вскоре вернулся со своей обычной улыбкой и с заказом. Миксер он поставил перед Томасом Хадсоном, в нем осталась по крайней мере еще одна порция дайкири.
– Я с утра и до вечера могу вас обыгрывать, – сказал Томас Хадсон.
– Беда в том, что это, кажется, так и есть.
– Кости меня любят.
– Хоть что-нибудь вас любит.
Томас Хадсон, в который раз за последний месяц, почувствовал, как по голове у него побежали мурашки.
– Что вы этим хотите сказать, Игнасио? – чрезвычайно вежливо осведомился он.
– Хочу сказать, что мне вас любить не за что, вы меня буквально ограбили.