– Я вчера свалял дурака, – сказал он. – Проверьте, Том, здесь, кажется, все, что нужно.
– А зачем было приходить? Взял бы себе сегодня выходной и посидел бы спокойно дома.
– Дома мне хуже, – сказал Эдди. – Ничего, я вечером рано лягу спать.
– И больше не ввязывайся в драки из-за этого дела, – сказал Томас Хадсон. – Все равно не поможет.
– Нашли кого уговаривать, – сказал Эдди, шевеля пурпуром своих рассеченных и вспухших губ. – Я ведь думал, что правда в конце концов себя окажет, а тут всякий раз подвертывался еще кто-то, и я вместе с моей правдой летел задницей кверху.
– Джозеф говорит, ты дрался не один раз.
– Я бы и еще дрался, да кто-то увел меня домой, – сказал Эдди. – Бенни добрая душа, что ли. Только благодаря ему да констеблю я и уцелел.
– Ты считаешь, что уцелел?
– Пусть не весь, но уцелел. Эх, черт, жаль, вас не было, Том.
– Мне совсем не жаль. А кому-нибудь там хотелось, чтобы ты и в самом деле не уцелел?
– Да нет, едва ли. Просто они думали доказать мне, что я вру. А вот констебль мне поверил.
– Неужели?
– Факт, поверил. Он да еще Бобби. Только они двое, а больше никто. Констебль сказал, ему бы дознаться, кто меня первый стукнул, он бы его засадил. Все утро меня сегодня допрашивал: ведь был же кто-то первый; а я ему говорю: был, только самый-то первый был я. Неудачный выдался вечер для правды, Том. Такой вечер, что хуже некуда.
– Так ты все-таки хочешь браться за стряпню?
– А что? – сказал Эдди. – Мы как раз получили мясо для бифштексов. Мясо что надо, настоящая вырезка. Посмотреть – залюбуешься. На гарнир думаю сделать картофельное пюре с подливкой и бобы лима. Еще можно приготовить салат из латука со свежими грейпфрутами. Потом ребята любят пироги, а у нас как раз есть консервированная малина с ежевикой – мировая начинка для пирога. И мороженое мы тоже получили, можно положить сверху. Ну, как по-вашему? Очень уж мне хочется подкормить этого пащенка Дэвида.
– Ты что собирался делать, когда прыгал в воду с багром?
– Я думал, всажу ей багор под самый плавник – она бы дернула, натянула веревку, и сразу бы ей конец. А я бы тем временем во всю мочь от нее и обратно на катер.
– Как она выглядела под водой?
– Она была широкая, как гребная лодка, Том. И вся лиловая, а глаз черный и величиной с вашу ладонь. Брюхо у нее отливало серебром, а меч был такой, что даже смотреть страшно. Она шла вглубь даже не очень быстро, но я бы не мог ее догнать, потому что древко у багра слишком легкое и все время всплывало на поверхность. Оно не давало мне нырнуть глубоко. Ничего бы не вышло.
– А она тебя видела?
– Черт ее знает. Вид у нее был такой, будто ей все ни к чему.
– По-твоему, она уже вымоталась?
– По-моему, она дошла. По-моему, она бы уже не стала бороться.
– Больше нам такой не видать.
– Да уж. Такая раз в жизни попадается. Я теперь и рассказывать про нее никому не стану, все равно не верят.
– Я хочу написать картину об этой рыбе, Дэвиду на память.
– Только напишите, чтоб было похоже. Не пишите по-чудному, как вы иногда любите.
– Я все напишу точней, чем на фотографии.
– Вот и хорошо. Такие ваши картины мне нравятся.
– Очень трудно будет писать то, что под водой.
– Картина выйдет вроде той, которая у Бобби, со смерчами?
– Нет. Совсем другая, и, я надеюсь, лучше. Я сегодня же сделаю несколько этюдов к ней.
– А мне нравится та, что со смерчами, – сказал Эдди. – Бобби просто помешался на ней, и вот ему почему-то верят, когда он рассказывает, будто сам видел столько смерчей сразу, сколько там нарисовано. Но эту, с рыбой в воде, пожалуй, потрудней будет написать.
– Думаю, что как-нибудь справлюсь, – сказал Томас Хадсон.
– А не могли бы вы написать, как она выпрыгнула из воды?
– Думаю, что мог бы.
– Так напишите для мальчика две картины, Том. Одну, как рыба выпрыгивает из воды, а другую, как Роджер выводит ее на поводке, а Дэв сидит в кресле с удилищем, и я тоже тут, стою рядом. Потом можно будет сфотографировать их.
– Сегодня же начну работать над этюдами.
– Если захотите что-нибудь у меня спросить, я буду на кухне. Ребята не просыпались еще?
– Нет, спят все трое.
– А, черт, – сказал Эдди. – Мне что-то на все стало наплевать после этой рыбы. Но надо же им приготовить еду повкуснее.
– Жаль, нет пиявок – приставить бы тебе к глазу.
– А, черт, плевать мне на этот глаз. Видеть я им вижу, чего еще надо?
– Я не стану будить ребят, пусть спят сколько хочется.
– Ладно. Джо мне скажет, когда они проснутся, и я покормлю их завтраком. Только если они очень поздно встанут, дам им что-нибудь легкое, чтобы не перебить аппетит перед ленчем. Видали вы то мясо, что вчера доставили?
– Нет.
– Черт, цена, конечно, немалая, Том, по мясо роскошное. Тут на острове этакого мяса никто за всю жизнь и не пробовал. Хотел бы я знать, как выглядит та скотинка, что дает такое мясо.
– Коротконогая, так что брюхо чуть не по земле тащится, – сказал Томас Хадсон. – И притом поперек себя шире.
– Вот это да, – сказал Эдди. – Хоть бы раз увидать такую живьем. Здесь у нас если прирежут корову, так только когда она все равно вот-вот околеет с голоду. И мясо горькое-прегорькое. Наши местные обалдели бы, если б им показать такой кусок говядины, как у меня лежит на кухне. Они бы даже не поняли, что это такое. Заболели бы от одного вида.
– Мне бы надо успеть дописать письма, – сказал Томас Хадсон.
– Виноват, Том, ухожу.
Покончив со своей корреспонденцией, ответив даже на два деловых письма, отложенных было до следующей почты, проверив список, составленный Эдди, и выписав чек на всю стоимость заказа плюс те десять процентов, которыми английское правительство облагало всякий импорт с материка, Томас Хадсон пошел на пристань, где рейсовое судно уже готовилось в обратный путь. Капитан принимал от жителей заказы на продукты, лекарства, мануфактуру и галантерею, запасные части, металлические изделия и разные другие товары, которые доставлялись на остров с материка. В трюм судна загружали живых лангустов и другую морскую живность, палуба уже была уставлена корзинами ракушек и порожними баками из-под бензина и смазочного масла, а к капитанской каюте тянулась длинная очередь, терпеливо дожидавшаяся на ветру.