От быстрой ходьбы он пришел в возбуждение и подумал, что, наверно, никаких фрицев поблизости нет. Он не мог бы так себя чувствовать, если бы они были близко. Впрочем, не знаю. Может, и мог бы, если бы думал, что их нет, и не знал, что ошибается.
На мысу песок был совсем светлый, и он подумал: хорошо бы здесь полежать. Славное местечко. Потом далеко впереди он увидел на берегу шлюпку и подумал: а ну его. Буду сегодня спать на судне и буду любить надувной матрац или, скажем, мостик. Почему бы мне не любить мостик? Мы с ним так давно вместе, впору пожениться. Уж наверно, про нас с ним давно ходят сплетни. Пора узаконить наши отношения. А ты что делаешь? Топаешь по нему и стоишь на нем. Нечего сказать, хорошее обращение! И еще проливаешь на него холодный чай. Это уж совсем нелюбезно. И для чего ты его бережешь? Чтобы умереть на нем? Он, без сомнения, это оценит. Ходи по нему, стой на нем и умри на нем. Это будет очень мило. Но я тебе скажу, что ты сейчас действительно можешь сделать – это перестать нести чепуху и хорошенько тут все обследовать и подобрать Ару.
Он шагал дальше по отмели и старался больше ни о чем не думать, а только замечать окружающее. Он хорошо знал свой долг и никогда не пытался от него уклониться. Вот и сегодня он съехал на берег – хотя и любой из команды мог бы это сделать с тем же успехом, – потому что, если он оставался на судне, а они ничего не находили, он чувствовал себя виноватым. Он внимательно во все вглядывался. Но не мог не думать.
Может быть, на той стороне, у Вилли, дела идут живее, подумал он. Может быть, Ара уже напал на что-нибудь. Я бы именно здесь высадился, будь я на месте фрицев. Это первое удобное для них место. Но они могли его проскочить и пройти дальше. Или, наоборот, раньше свернуть, между Паредоном и Крусом. Но не думаю, потому что их бы заметили с маяка, а ночью в темноте никогда бы им оттуда не пробраться вглубь, даже будь у них проводник. Скорей всего, они прошли дальше. Может, мы найдем их на Коко. Или где-нибудь поблизости. Тут рядом есть еще островок, который тоже не мешает обшарить. Надо помнить, что они все время руководствуются картой. Если только не взяли здесь какого-нибудь рыбака в проводники. Дыма я нигде не видел, не похоже, чтоб кто-нибудь тут жег уголь. Ну, я рад, что этот остров будет у нас прочесан до дождя. Я люблю это делать. Только вот финал мне не нравится.
Он столкнул шлюпку на воду и сел в нее, смыв при этом песок с ног. Своего nino, завернутого в дождевик, он положил так, чтобы его легко было достать, и завел мотор. Он не питал такой любви к подвесному мотору, как Ара, и, заводя его, всегда помнил о том, что нужно продуть и прососать карбюратор и что могут подгореть свечи или пропасть искра – словом, обо всех радостях общения с малыми моторами. Но у Ары никогда не было трудностей с зажиганием, и, если мотор вытворял что-нибудь неположенное, Ара воспринимал это с оттенком восхищения – так, как шахматист мог бы воспринять блестящий ход противника.
Томас Хадсон двигался вдоль берега, но Ара ушел далеко вперед, и его не было видно. Он, наверно, уже на полпути к Вилли, подумал Томас Хадсон. Но Ара в конце концов обнаружился почти у самых мангровых зарослей, где кончался песок и прямо из воды поднимались тяжелые и зеленые мангровые деревья с их воздушными корнями, похожими на перепутанные коричневые сучья.
И тут он заметил, что в зарослях торчит мачта. Больше ничего он не увидел. Только минутой спустя заметил Ару, который залег за невысокой песчаной дюной, так, чтобы глядеть поверх ее гребня.
Он почувствовал, что у него точно иголками закололо голову, как бывает, если вдруг увидишь, что прямо на тебя по правой стороне дороги несется машина. Но Ара услыхал стук мотора, и повернул голову, и поманил Томаса Хадсона к себе, Томас Хадсон пристал к берегу наискосок от Ары.
Баск влез в шлюпку, держа обмотанного плащом nino дулом вперед на правом плече, прикрытом старой полосатой рубашкой. Вид у него был довольный.
– Иди по протоке, она тебя сама выведет, – сказал Ара. – Мы там встретимся с Вилли.
– Это одна из тех шхун?
– Факт, – сказал Ара. – Но я уверен, они ее бросили. Скоро будет дождь, Том.
– Ты что-нибудь видел?
– Ничего.
– Я тоже.
– Это хороший островок. Я нашел старую тропинку к воде. Но там давно уже не ходили.
– На той стороне, где Вилли, тоже должна быть вода.
– А вот и Вилли, – сказал Ара.
Вилли сидел на песке, поджав ноги, со своим nino на коленях. Томас Хадсон подогнал к нему шлюпку. Вилли поглядел на них. Черные волосы свисали ему на мокрый от пота лоб, здоровый глаз был голубой и сердитый.
– Где вы, говнюки, пропадали? – спросил он.
– Давно они были здесь, Вилли?
– Вчера, судя по их дерьму. Или мне следовало сказать – по их экскрементам?
– Сколько их было?
– Восемь, которые могли экскрементировать. И у троих из них был понос.
– Еще что?
– У них был проводник или лоцман – или какая там у него кличка.
В проводники они взяли местного рыбака. Рыбак жил в хижине, крытой пальмовыми листьями, и солил и сушил на решетке нарезанное полосками мясо барракуды, а потом продавал его китайцам, а те скупали его для китайских лавочников, которые продают сушеную барракуду под видом трески. Рыбак насолил и насушил огромное количество рыбы, судя по виду решетки.
– Фрицы кушай треска много-много, – сказал Вилли.
– Это на каком языке?
– На моем личном, – сказал Вилли. – Тут у всех свой язык. У басков, например, или еще у кого. Есть возражения?
– Рассказывай дальше.
– Бай-бай тут все возле дыма, – сказал Вилли. – Кушай свинкино мясо. То самое, что взяли, где устроили бойню. У главный фриц нет консервы или бережет.